Громадные чугунные ворота с остриями наверху преграждали подъезд к дому. Рядом с воротами стояла сторожка охраны. Увидев Жеку, из неё вышел здоровенный амбал в старинной ливрее, которого Жека помнил ещё по родным краям. Был он личным телохранителем Сахара, а сейчас оказался списан в придорожную охрану. Амбал обрадовался, увидев Жеку, и подал ему руку, поздоровавшись по-свойски, как со старым добрым знакомым.

— Здаров, Соловей, проходи, тебя там уже ждут.

Ну, проходи так проходи… Ворота распахнулись, и, оглядываясь по сторонам, Жека по мощёной жёлтым кирпичом дорожке пошёл навстречу с любимой.

Фазенда конечно крутая, как у белых людей. Министров и президентов. Идеально подстриженные газоны, красивые кустарники и деревья. В небольшом парке, разбитом с левого края дорожки, стояли две беседки для отдыха на свежем воздухе с раскрытыми книгами и брошенными шахматами. Чуть далее, перед самим домом, прохаживались несколько человек. И эта охрана уже посерьёзнее, чем сибирские рэкетиры, судя по чёрным костюмам, рациям и уверенным лицам с твёрдыми взглядами. Из государевых людей, как Жека называл телохранителей высших чиновников и спецназ. Похоже, тоже предупреждены, что ожидается гость, судя по тому, что никак не отреагировали на его появление и нищебродский прикид, ведь одет как простой чувачок с района…

Пройдя мимо причудливых солнечных часов, Жека поднялся по мраморной лестнице с двумя бронзовыми львами по краям и подошёл к громадной двери красного дерева, которая тихо творилась, несмотря на свой вес. Жека посмотрел на львов, уже позеленевших от старости, и сразу же подумал, что сидели они вот так же у какого-нибудь графа Шереметьева, а сейчас сидят у двери Сахара, криминального авторитета из Сибири. Невзирая на новый государственный статус Александра Ивановича Сахарова, считал его Жека по-прежнему уголовником и бывшим смотрящим по городу. И отцом Светки, что накладывало на него некоторые обязательства в общении.

Дверь отворил дворецкий в смокинге и галстуке бабочке. Посмотрев на Жеку через модные квадратные очки, он вежливо поздоровался и предложил войти, указав рукой в белой перчатке вглубь дома. Жека пошёл внутрь замка, глазея по сторонам. В фойе пол был мраморный. Из настоящего плиточного мрамора, а не крошки, из которой делают кладбищенские памятники и пол в районных поликлиниках. Судя по размеру плит, стоили эти цельные куски мрамора бешеных денег. Так отшлифовать, обтесать и идеально подогнать друг к другу, стоило целого состояния. На стенах фойе, отделанных гладкой как стекло, красной штукатуркой, висели громадные картины, по виду, какой-то авангард начала двадцатого века. У стен громадные китайские вазы с цветами и гипсовые статуи. Роскошь, в которой нынче обитал Сахар, произвела на Жеку впечатление, чего уж там… Всех Жекиных денег не хватило бы на такое убранство, к которому добавлялись хрустальные люстры, персидские ковры на лестницах и античные вазы.

— Привет! — раздался сзади тонкий родной голос.

Жека обернулся и увидел Сахариху. Только вот она ли это? От былой дворовой оторвы не осталось ничего! Перед ним стояла настоящая леди из высшего общества. Серый брючный твидовый костюм с бриллиантовой брошкой на лацкане пиджака в виде лавровой ветви, белоснежная блузка с остроконечным воротом, модельные туфли на каблуке. Тщательно уложенные волосы, минимум макияжа. Принцесса! Или леди из правящих кругов. Да собственно говоря, по статусу сейчас она такой и была. Только в зелёных бесячих глазах, как и прежде, живёт чертёнок, которого он так любит.

— Привет! Ты куда нафармазонилась? — удивлённо спросил Жека, по-свойски целуя Сахариху в нежную щёчку.

— Никуда! — с достоинством отвела Сахариха, целуя Жеку в ответ. — Мы щас так живём. Как в лучших домах Лондона. К папе и министр и даже премьер министр приехать легко может. Так что надо быть в тонусе. Мы щас из высшего общества! Понял, ты!

Тут Сахариха сама не удержалась от напыщенности своей речи и громко расхохоталась, прижавшись к Жеке.

— Пойдем! Я тебя обедом накормлю. Устал поди с дороги. Да и я чё-то жрать захотела.

— А может, сначала к тебе в постельку? — коварно предложил Жека, щупая упругую задницу подружки прямо через штаны.

— Ну пошли, чё уж там… — застенчиво согласилась Сахариха, дёргая Жеку за рукав к лестнице, ведущей наверх.

Спальня Светки была громадная и богатая, как у какой-то принцессы. Разве что старинной кровати с периной из лебяжьего пуха и раскинутым над ней балдахином не хватает. Кровать у Сахарихи стояла обычная, импортная, только здоровенная. В комнате гладкая штукатурка голубого цвета, картины под старину с изображениями играющих детей, камин с какими-то золотыми статуэтками на нём. Вся мебель антикварная, на полу импортный светлый паркет из натурального ясеня. На интерьере лежал налёт солидности, респектабельности и богатства.

Душевая кабина, ванна и туалет были самыми современными. В этом Жека убедился, внимательно исследовав жилище Сахарихи. Тут же подумал, глядя на обилие всяких мелких потайных мест, что наверняка в комнате установлена прослушка.

— Ты что тут ищешь? — заинтересованно спросила Сахариха, скидывая с себя одежду прямо на пол.

— Да так… Мне кажется тут столько микрофонов можно поставить…

— Ха-ха-ха! — расхохоталась Сахариха, запуливая лифчик на стул. — Ты думаешь, я это не знаю? Или отец не в курсе? Работающих на таком уровне всех прослушивают, и за всеми следят. Да похер же на всё, пошли в душ!

В душе было хорошо. Тепло и уютно. Особенно, если рядом голая любимая. Тут же Жека вспомнил песню «Мальчишника», ко времени пришедшую на ум. «Он имел её сидя, он имел её лёжа, и на голове он имел её тоже». Сахариха тоже эту песню слышала и улыбнулась, вспомнив её.

После секса лежали на кровати и курили, нарушая пожарную безопасность. Базарили о разном.

— У меня первое впечатление — вы как в тюрьме живёте, — заметил Жека.— Та же зона. Клетка, только золотая.

— Так и есть, — согласилась Сахариха, сбрасывая пепел на дорогой паркет. — На таком уровне так и живёшь. Никого не видишь, кроме тех, кто равен тебе по положению в обществе. Да и то, видишь в основном, в модных ресторанах, или ещё где. Тоска зелёная, в общем… Пива не побухаешь уже на лавке.

— И неужели тебе это нравится? — недоуменно спросил Жека. — Я б с ума сошёл на такой каторге.

— А при чём тут нравится, не нравится? Терпи, моя красавица, — усмехнулась Сахариха. — Ладно. Хватит языком чесать. Пошли пообедаем.

Пока одевались, Жека думал — нахер бы сдалась такая жизнь. Чем богаче человек, и чем больше он обрастает деньгами и властью, тем более замкнутым становится его мир, и тем более ограничивает он себя в свободе. Ему кажется, что свобода у него есть. И власть. И безопасность тоже. А на деле их нет. Зек в тюрьме тоже по своему в безопасности от окружающего мира. Только вот безопасность ли это?.. Жека мог запросто сгонять на рыбалку, например, а Сахар уже не мог. За ним потащилась бы кодла сопровождающих фармазонов и охранников.

Обед в этом доме, конечно же, был царский. Если уж, живя в Абрикосовом, Сахар старался перенять повадки заграничной знати, нанимая слуг, официантов, горничных и дворецкого, то здесь, попав в среду, которой всегда добивался, развернулся по полной.

В этом доме была огромная столовая, где разместилось бы человека пятьдесят! И сделана она в средневековом стиле. Грубые камни стен закрывали гобелены с изображением рыцарских боёв и турниров. Пол каменный, выложен из больших плит, специально отёсанных с неровностями, под старину. По краям зала на палках стояли доспехи рыцарей с копьями, ну чисто живые. А может, там и находились живые люди? Может, у них работа такая?

Посреди зала тянулся длинный дубовый стол, накрытый белоснежной скатертью, на которой стояли вазы с цветами и разложены серебряные приборы. Место во главе стола принадлежало Сахару, как главе семейства, поэтому Жека со Светой расположились посередине, друг против друга, по этикету. Даже рядом не сели. Только успели расположиться на местах, как прислуга начала разносить блюда. Сегодня у сахаровского шеф-повара был день Европы, а точнее, её западной части. Фондю, фуагра, норвежский лосось с каперсами в вине. Дворецкий налил в бокалы красного вина, и поклонившись, встал у стены рядом с двумя официантами, зорко наблюдая за обедающими.